Ирина Ивановна лежала на тахте, прикрыв глаза и обмотав голову платком.
— В кого только Машка такая уродилась? – расстроено думала она. – В нашей семье все люди как люди, и только она выросла – что называется, «оторви и брось».
Машка, правда, не совсем ещё выросла – подростком была. Но в то время, пока её одноклассницы хорошо учились в школе, ходили по «музыкалкам» да «художкам» — Машка гуляла с парнями да девчонками старше её. Курить пробовала, пивка уже пару раз хлебнула – а что ей? Компания была веселой, ей с ними было комфортно, старшие не обижали. А дома какой интерес оставаться? Сидеть да скучать? Или на мать смотреть с её вечно недовольным видом да постоянные укоры в свой адрес слушать? Уж лучше в таком случае слушать Вовку-соседа – он на гитаре не хуже профессионала играет. Артист! И поет, то песни из группы «Кино» исполняет, то под Башлачева косит. А в этой музыкальной что? Одна скука да Бетховены всякие и Шопены. Охота Машке всю эту скучнятину изучать? Вовка и безо всякой музыкальной школы ей аккорды показал. Только рука у Машки ещё лады не зажимает – совсем маленькая ещё у неё рука. Да и толку что, если бы большая была? Всё равно гитары нет. Остался после отца аккордеон старый – но его Машке даже не поднять, да и желания нет все эти меха растягивать. Не женский инструмент, одно слово.
Фото: photorobus.ru
На днях пошли они всем гуртом на пустырь, девчонки хворосту принесли, парни костер развели, картошку пекарили, да анекдоты для начала травили. И не очень приличные тоже, но они особенно смешными Машке казались. Потом Вовка – душа компании – какие-то песни новые пел, даже своего собственного сочинения две исполнил. Не обошлось и без алкоголя: кто-то джин-тоник притащил. Машке, правда, три глотка только сделать дали – мала ещё взрослые напитки пить. Вместо джин-тоника сунули в руки лимонад. Но Машке и с трех глотков захорошело. И так ей весело сделалось, она, глазами поблескивая, всё на гитариста смотрела. Но он уже взрослый, ему восемнадцатый год идёт, и такая пузатая мелочь, как Машка с её едва исполнившимися тринадцатью годами, его совершенно не интересует.
Потом около костра танцевать начали. Мобильник включили – и вот тебе музыка. Негромкая, правда, но им и такой хватило. В общем, повеселились на славу. Домой Машка уже в одиннадцатом часу пришла, а там мать снова со своими нравоучениями доставать начала: где была да что делала? Хорошо, Машка догадалась жвачку в рот сунуть, а то не ровен час унюхала бы мать алкоголь (девчонка перед тем как они с пустыря уходили, капельки, что со стенок пластиковой бутылки стекли, себе в рот вылила) – разошлась бы не на шутку. А тут – Машка как мышонок проскользнула в свою комнату – и нет её. Мать в коридоре походила-походила, постонала да поворчала – и тоже спать пошла.
Так и жили. Машка да мать, и вечно обе друг дружкой недовольные. Мать оттого, что Машка какой-то непутный образ жизни вела, а дочь – оттого, что от матери ни ласки не видела, ни доброго слова не слышала. Да и вообще, как она думала, мать её не любила совсем. Отец – вот тот пока жив был – тот любил, даже задачки иногда помогал решать. А как погиб на стройке – так жизнь потекла в совершенно другом русле. Одной скучно, другой тошно – вот и все дела.
Но Машка не права, конечно, в своих размышлениях была. Мать её любила, но то ли стеснялась показать свою любовь, то ли считала излишним всякие нежности проявлять – короче, странная это была любовь. Вроде любила, но в то же время постоянно ругала. Вернее, только ругала, добрых слов Машка-то и не слышала после того, как отца не стало.
Приближался Новый Год. Машка с некоторых пор не любила этот праздник. Сидеть да телевизор смотреть ей уже давно было не интересно, но на ночь, как Машка не уговаривала Ирину Ивановну – та ни в какую не соглашалась её отпустить. Правда, Машка и сама понимала, что ввиду возраста её не очень-то пока где и ждут. На пустыре погулять – это одно, а вот праздники с малолеткой справлять – другое. Кому она нужна во взрослой компании? У них свои, и далеко не детские, интересы.
В тот день она возвращалась из школы и вдруг увидела около дерева, что росло перед самым их подъездом, толпу народа. Люди показывали наверх и о чём-то возбужденно говорили. Машка подняла глаза – а там… Там, на одной из верхних веток, сидел чудесный белый котёнок и на весь двор мяукал. Жильцы стояли под деревом, но никто не решался лезть на такую высоту. Заговорили о пожарной машине, об МЧС, ещё о чём-то – и пока строили предположения – Машка обхватила ствол и потихонечку полезла наверх. Соседи даже не поняли сначала, как щуплой и неприметной Машке удалось взобраться на дерево. Теперь они молча стояли и смотрели, задрав головы, как медленно, но верно девчонка приближалась к ветке, на которой сидел котенок.
А тот, маленький и беспомощный, продолжал мяукать, словно звал на помощь. Вот Машка пролезла полпути, вот миновала верхний ярус веток. Она уже раздумывала, куда бы пристроиться и хоть чуть-чуть отдохнуть – как вдруг на балкон с тазом белья вышла Ирина Ивановна.
Машка, конечно, её не заметила. Она вообще ничего кроме пушистого комочка, который не переставал мяукать, не видела. Она лезла всё выше и выше, как вдруг до её слуха долетел то ли шёпот, то ли отчаянный тихий возглас:
— Ох, доча-доча, куда же ты полезла?
Рука Машки дрогнула, и ветка под ногой предательски треснула. Люди, стоявшие внизу, будто по команде ахнули, но… в следующий момент Машка нашла опору, встала на неё, немного отдохнула и благополучно полезла дальше.
— Кис-кис, — стала она манить белого котенка, но тот был так напуган, что боялся пошевелиться и только продолжал открывать розовый ротик, издавая жалобные звуки.
Машка поняла, что теперь ей надо не просто залезть повыше, но ещё и добраться до середины ветки, где сидел котёнок. В то же самое время с балкона её квартиры раздавалось:
— Доченька, да зачем же ты на эту высоту полезла, зачем так пугаешь меня?
В голосе Ирины Ивановны слышался неподдельный страх, но – самое главное – в этом голосе, который только и умел, как казалось Машке, что кричать на неё, слышалась теплота и любовь. Как ни странно, но это придало её силы. Машка сконцентрировалась, встала ещё на одну толстую ветку повыше и, резко выбросив правую руку вперед, схватила малыша за шкирку. Продолжая держаться за ствол левой рукой, она, не мешкая, сунула котенка под куртку и начала спускаться вниз…
— Ох, дочка, и напугала же ты меня, — говорила спустя полчаса Ирина Ивановна. – Я как вышла с тазом, чтобы бельё развесить, да как увидала тебя на этом дереве, чуть в обморок не грохнулась.
— Да? – деланно удивлялась Машка, приподнимая брови, но внутри ей было приятно слышать это.
Спасенный ею котенок старательно вылизывал пластиковую банку из-под майонеза, куда ему налили молоко и не обращал ровно никакого внимания на разговор людей.
— Ты уж обещай, что больше не будешь так меня пугать, — просила меж тем Ирина Ивановна, заглядывая в Машкины глаза, — этак ведь и с сердцем случиться приступу недолго. А, доча?
— Чего там... – вяло отмахивалась Машка, — ты только кричать на меня умеешь, я уж и забыла, когда ты меня дочей-то называла. Не любишь ты меня.
— Как это не люблю? – Ирина Ивановна была готова разрыдаться. – Да что ты такое говоришь, Машенька? Как это я да тебя не люблю?
— Да вот так, — уныло Машка уныло чертила квадратики по столу указательным пальцем. – Как отца не стало – только и можешь, что срываться на мне.
— Да что ты, доча! – заплакала Ирина Ивановна. – Всё глупости говоришь какие. Кричу, это правда, последнее время много. Но отца нет, ты шатаешься-гуляешь не пойми где, я твоих друзей-знакомых совсем не знаю.
— Ну не буду, не буду, — примирительно заговорила она, промакивая глаза бумажным полотенцем. – Всё, доча, начинаем новую жизнь. Вон и котика ты белого домой принесла. Прямо как ангелочка. Пусть он нам символом новой жизни будет.
— Правда? Не будешь? – и Машка подняла на Ирину Ивановну больше серые глаза.
— Не буду, — повторила та, и голос уже звучал более твердо.- Пообещай только, что хотя бы приходить вовремя будешь домой. И на всякие высоты не лазить. Хорошо?
— Хорошо, — согласилась Машка. – Мир – так мир.
После этого случая прошло уже полгода. Машка исправила в школе все «двойки», которые накопились за последнее время, и записалась в студию игры на гитаре.
Ирина Ивановна тоже очень изменилась. Она купила два новых платья, красивую блузку, сделала прическу и заказала косметику в интернет-магазине, которой пользовалась теперь ежедневно. На работе заметили изменения в лучшую сторону, и один инженер неожиданно пригласил её поужинать в ресторане, от чего Ирина Ивановна не отказалась. Но главные перемены произошли с ней дома. Он больше не повышала на дочь голоса, и всё, что между ними происходило, решалось мирно, без ругани и шума.
Ну, а котенок так и остался жить у них. За полгода он, конечно, вырос. Назвали его просто Мурзиком, но в душе Ирина Ивановна продолжала звать его Ангелом. Ведь именно он, как она искренне верила, помог ей найти наконец-то общий язык с дочкой.