От бездушного белого света ломило глаза, хотелось смежить отяжелевшие веки, но Тина боялась пропустить момент, когда тяжелые двери, наконец, отворятся. Сколько она здесь – три, четыре часа? Она приехала в больницу сразу после этого нелепого звонка какой-то уставшей женщины: «Ваша мама у нас, подозрение на инсульт. Она в реанимации».
Ее активная мама и какой-то инсульт, реанимация – такого просто не могло быть!
— Вы все еще здесь? Езжайте домой, приедете завтра, тогда будет яснее. Сейчас она под присмотром, — тихий голос женщины почему-то не успокаивал.
— А можно я здесь переночую?
— Нет, доченька, езжай домой.
«Доченька» стало решающим аргументом.
— Вы позвоните мне, если что… — молодая женщина протянула визитку медсестре.
— Позвоню, позвоню, милая, иди, выспись, силы тебе еще понадобятся, не переживай, все хорошо будет с мамой.
Эта слабая надежда помогла Тине подняться с диванчика и направиться к выходу. По дороге она твердила последнюю фразу немолодой усталой медсестры.
Поднимаясь по выщербленным ступеням, Тина вдруг подумала, что не замечала раньше ни старого тротуара во дворе мамы, ни этих вот ступеней, по которым та поднималась каждый день на свой четвертый этаж, в доме не было лифта.
Сорок два пропущенных, она совсем забыла, что поставила телефон в беззвучный режим.
— Максим, я переночую у мамы. Прости, не хочу сейчас объяснять. Пока без изменений, меня попросили уехать до утра. Нет, не стоит приезжать, я должна побыть одна. Хорошо, — она отключилась, не дожидаясь пока Максиму не удалось уговорить ее.
Ноутбук мамы стоял на подзарядке, вероятно, она вышла ненадолго, но не дошла, потеряла сознание.
Тина нажала на кнопку. Что она хотела найти? Бесконечные папки с работой, сколько она себя помнила, мама постоянно работала, вот теперь какие-то отчеты, декларации, какие-то сверки, таблицы. И среди всего этого папка, подписанная «Валентина».
Надо же, все ее фотографии, начиная с первых месяцев жизни, все оцифровано и рассортировано по вложениям. Она пролистнула совсем уже младенческие и остановилась на фото, где они всей семьей: мама, отец и она, улыбающаяся во весь свой беззубый рот. Она помнит тот день, они ходили записываться в школу, а потом долго гуляли в парке. Отец тогда еще купил девять порций мороженого, а мама его ругала. А еще они кормили оленей и катались на чертовом колесе, и казалось — счастье вечно. Но на линейку в первый класс мама отводила Тину одна, за месяц до этого отца сбила машина.
— Мама, мамочка, — шептала Тина, вспоминая, как однажды упрекнула ее, заявив, что если бы та не послала его в магазин, ничего бы не случилось. – Ма-моч-ка…
Елка в третьем классе, Тина получила приз за лучший костюм. Мама сшила это платье принцессы за три ночи, пожертвовала своим выходным костюмом.
— Ма-моч-ка…
А это она в пятом классе, возвращаются из бассейна, куда мать уговорила ее пойти, узнав о проблемах с осанкой. Тина – ершистый подросток — тяжелый взгляд из-под челки, надутые губы. Весь мир в ту пору казался ощетинившимся, враждебным. Какие скандалы она устраивала, в чем только не упрекала свою мать: и имя ей дала дурацкое, и живут они бедно, телефон купила ей самый дешевый, и даже в том, что та так и не нашла свою пару.
— Был бы отчим, он мне купил бы «раскладушку», вон Маринке отчим уже второй телефон покупает. – А мать молчала, лишь отводила взгляд.
Тина открыла следующую фотографию – она на качелях, сидит, уткнувшись в новый телефон.
Показалось или скрипнули качели? Молодая женщина выглянула в окно – так и есть, в тени разросшегося вяза на качелях сидела девочка, так похожая на нее, прежнюю. Валентина бросилась во двор.
— Что надо? – буркнула девчонка, не поднимая головы.
— Почему ты одна, в такой час?
— А вам-то что за дело? С матерью поссорилась, — и девочка посмотрела на освещенное окно третьего этажа, за которым проглядывался женский силуэт. – Смотрит, — удовлетворенно произнесла девочка-подросток.
— Из-за чего поссорились?
— Да из-за телефона, у всех нормальные смартфоны, одна я вот, как…- девочка ненадолго умолкла, — короче, только у меня такой допотопный аппарат.
— Из-за телефона? – переспросила Валентина и вдруг заплакала, опускаясь на скамейку.
— Эй, вы чего, больная что ли?
— Мама у меня в больнице умирает, вот сейчас пересматривала фотографии, на одной я тоже сердилась на нее из-за телефона.
— Да ладно…
— Так и есть. Она одна меня воспитывала, не могла дорогую модель купить, а у подружек были «раскладушки», знаешь, тогда модные были.
— Знаю, видела у своей мамки.
— Я и высказала ей все, а потом еще и из дома убежала, у подружки скрывалась, а она меня искала. А вот теперь реанимация, и я не знаю, выберется ли. Если я не успею сказать, как я люблю ее…
Девочка подошла к Тине, робко коснулась волос и тихо прошептала:
— Все будет хорошо. – И после паузы добавила: — Я, пожалуй, пойду, мама волнуется.
Тина кивнула.
Рано утром прозвенел звонок.
— Все хорошо, доченька, мне медсестра дала тебе позвонить.
— Все, все, — слышался громкий шепот, — увидят, накажут.
Валентина не дышала, слушая шаги.
— Ну я же говорила, все будет хорошо, у нас такие специалисты! Ты после обеда приезжай, когда врачи осмотрят.
— Я обязательно приеду. Спасибо вам.
— Да не за что, дочка.
Дочка… Все будет хорошо, мама!