Современница не своего времени. Ко дню рождения Майи Плисецкой

Майя Плисецкая… Балерина с мировым именем, которой рукоплескала вся Америка и вся Европа…

Она была совсем не простой женщиной. Впрочем, наделённые большим талантом люди простыми быть не могут.

Своему мужу, Родиону Щедрину, она частенько говорила: «Мы живём в чужое время». В особенности часто эти слова стали произноситься после распада Советского Союза. Хотя и в ранее время Плисецкая продолжала считать время, в которое ей довелось жить, «не своим». Почему? Сложность характера? Неумение или нежелание приспособиться под те обстоятельства, которыми пестрило «чужое», по её словам, время? Трудно сказать. Чтобы ответить на все эти вопросы, надо человека знать близко. Очень близко. Жить рядом с ним, знать, чем он дышит, интересуется. Разделять его пристрастия.

В 2025 году Майе Михайловне Плисецкой исполнилось бы сто лет. Про таких людей, как она, писать можно долго и много. И всё равно не получится изложить повествование так, чтобы рассказать обо всём. Поэтому пусть оно, это повествование, будет состоять как бы из коротких эпизодов жизни великой танцовщицы. Этаких своеобразных штрихов, по которым она будет легко узнаваема. В которых можно узнать о ней то, чего не рассказали бы даже самые продвинутые журналисты. Итак, моменты жизни…

Раннее детство

Ребёнком Майя была очень непоседливым и бойким. Как-то раз мама достала ей по знакомству (в те времена многое не покупалось, а доставалось «по знакомству») красивые туфельки. Майя, насмотревшись в журналах на картинки про корабли с белыми парусами, решила узнать, смогут ли её симпатичные белые туфельки так же грациозно держаться на воде в местном довольно бурливом ручье. К её невообразимому восторгу, они не только смогли держаться, но и поплыли! И уплыли в неоглядную даль. Мама долго сокрушалась и даже плакала: раздобыть вторую пару она бы не смогла. Да и за первую она на тот момент ещё не расплатилась.

Чуть позже

Получилось так, что Майя до пяти лет спала в детской кроватке с железными прутьями. Няня, которая за ней присматривала, часто пела песни, и, слушая их, девочка, держась за железные планки, приседала и подскакивала несчётное количество раз. После Майя Михайловна говорила, что это, возможно, и укрепило её ноги настолько, что помогло выдерживать длительные балетные тренировки.

Она обожала вальс Делиба из «Копелии», который частенько слышала в исполнении духового оркестра на площади, расположенной недалеко от их дома. Исполнители гениальностью не блистали, играли весьма нестройно, но Майя любила эту мелодию. Как-то раз гуляла с няней по городу, и из громкоговорителя послышались знакомые звуки. Девочка вырвалась от няни и начала танцевать прямо на улице, собрав кучу зевак. На вопрос, как зовут такую замечательную танцовщицу, без колебаний ответила: «Маргарита».

Удивлённую няню, которая позже спросила, почему Майя сказала неправду, та не менее удивленно подняла не неё свои серые глаза:

«Мне нравится это имя. Вот это и есть правда».

Начало балетной жизни

Отдать Майю в балетный класс решила вся семья. Это было немудрено: она часами могла выделывать балетные па в маленькой квартирке на Шпицбергене, где семья Плисецких жила в то время.

В те времена балету учиться хотели немногие, «стахановские годы» давали о себе знать. Всем хотелось быть передовиками производства, все желали «догнать и перегнать» на заводах, предприятиях, в колхозах. В особом почёте была профессия лётчика. Так что о балете мало кто задумывался. Чтобы сдать экзамен, требовалось немного: быть пластичной, иметь хорошее здоровье и обладать чувством ритма. Ну, хотя бы немного уметь петь. Сложно поверить, но судьбу девочки решил совершенно незатейливый реверанс, который она показала приёмной комиссии в качестве экзаменационного номера.

Первые выступления в театре

Если послевоенные подмостки, на которые ступали балетные ноги, можно вообще было назвать «театром», то только с большой натяжкой. Сцены были узкими, тесными – не протолкнуться. В одном из номеров худенькую Майю партнёр подбрасывал вверх, и света софитов не хватало, чтобы её вообще можно было увидеть. Балерина «улетала» куда-то вверх, в тёмную даль, что заставляло публику изрядно нервничать.

Впрочем, эта самая публика была благодарной. Пришедшая в театр после очередного «отоваривания» продуктовых карточек, недоедающая, кое-как одетая, но жадно стремившаяся к искусству, она не обращала внимания на убогость сцены, на нехватку освещения. Майе хлопали, вызывая на «бис» ещё и ещё, и эти полуголодные годы она потом будет вспоминать с благодарностью и нежностью в душе.

Ах, эти реверансы!

Реверанс, когда-то решивший судьбу Плисецкой при поступлении в хореографическое училище, выручил её ещё раз через несколько десятилетий. Когда в 1991 году испанский король Хуан Карлос I вручал балерине высший орден Испании, журналисты, зная, что она не владеет испанским языком (Плисецкая вообще ни на одном языке, кроме русского, не говорила), спрашивали, как она собирается держать ответную речь. Ей было уже подыскали переводчика, как Майя Михайловна всех огорошила: «Моей ответной речью будет реверанс!»

Потом газеты с её изящнейшим поклоном растиражировали, и достать хотя бы номер с фотографией, где она склонилась в танцевальном поклоне перед королём, было невозможно.

Мнение, к которому можно прислушаться

Майя Михайловна всегда ратовала за природные качества, которые дарованы человеку от рождения. Нет, она не была против того, чтобы в балет приходили новые, талантливые танцовщицы (как вообще можно быть против этого?), однако её сначала удивляло, а позже просто раздражало то, что пытались сделать из детей, которых планировалось отдать в хореографическое училище. Она считала так, что если ребёнку природа отпустила хорошие данные – стройные ножки, идеально прямую спину, если в роду нет тех, кто страдает ожирением, и если при этом есть способности к хореографии, такой ребёнок будет заниматься балетом сам, и будет получать от этого удовольствие.

Однако большинство родителей пытаются в прямом смысле слова «загнать» своё чадо в балет, мучая его при этом нещадно. Именно поэтому ребёнок показывает на экзамене сверхгибкость, сверхвыворачиваемость и много чего ещё такого «сверх». То, что дети приходят на экзамены измождёнными – это видно даже невооруженным глазом. Поэтому Плисецкая отдавала предпочтение природным данным и трудолюбию.

Дети, которых силой затащили в балет и при этом над ними уже потрудилась целая толпа репетиторов-гимнастов, обычно становятся либо очень посредственными танцорами, занятыми лишь в кордебалете, либо вообще выдерживают год, от силы два в училище, а после этого – их поминай как звали.

Про неё можно писать и писать. Про то, как в сталинское время был расстрелян отец. Про то, как с первым мужем, бывшим на одиннадцать лет моложе, отношения не сложились буквально с первых дней совместной жизни. Про то, как она могла без объяснений встать и покинуть застолье, где присутствовали высокопоставленные лица. Всё дело было не в том, что окружающие не знали иногда, как реагировать её поступки. «Был в ней какой-то природный магнетизм», — писал про неё Родион Щедрин.

Иначе как было объяснить, что звезда такого масштаба всегда притягивала к себе людей, но при этом знала себе цену и знала, что её голос в случае чего, всегда будет первым.

Она и из жизни ушла легко, словно помахала рукой на прощание всем тем, кто знал её: накануне сердечного приступа сидела на мюнхенском стадионе и «болела» за любимую команду.

Нет, она не боялась быть старой. Она боялась выглядеть дряхлой и беспомощной. Наверное, поэтому до последних минут своей жизни она старалась выглядеть привлекательной и пленительной. Как ни странно, но даже в девяносто лет ей это удавалось…